Интервью с Тиллем для "Kerrang!" (25 января, 2006)

Человек из стали

Тиль Линдеманн – самая загадочная «металлическая» звезда. Разговаривая с беспрецедентной откровенностью, фронтмен «Раммштайн» рассказывает о порно, панк-роке и своем буйном прошлом…

Тиль Линдеманн в интервью никогда не выдает о себе слишком много информации. Но, судя по склонности его группы к бешеному, с налетом индастриала рок-н-роллу, думаешь, что громадный и непроницаемый голос «Раммштайн» - такой же страшный, как и его музыка. Думайте еще раз. Прямо сейчас он сидит в роскошном номере ультра-шикарного лондонского отеля «Sanderson». Рядом с ним – переводчик с немецкого на английский. Тишина.
«О, привет, - говорит Линдеманн, приподнимаясь для медвежьего рукопожатия. – «Садись. Хочешь кофе?» Конечно. Тебе, вероятно, надо устроиться – впереди у вас у всех трудный пресс-день.
«О, нам все равно, - говорит он баритоном по-английски, вяло улыбаясь. – Мы немецкая группа, так что как мы вообще добились успеха – для нас загадка».

Но что значит «немецкая»? Вы выросли в Восточной Германии – социалистической стране.

(через переводчика) Это правда. Жизнь перед объединением Германии (в 1990) оказала на нас большое влияние. Наш мир стал гораздо шире после падения стены.

Когда вы росли, то завидовали Западу?

О, да, в основном голубым джинсам и машинам, но не это было самым худшим из наших потерь. Иногда мы могли поймать западное радио, но потому, что это было запрещено, мы чувствовали себя такими отрезанными от мира. Мы тайно записывали радио на магнитофон, но это было очень незаконно. Существовали и черные рынки с альбомами не-социалистических групп, но они стоили всю месячную зарплату.

Какой группе вы смертельно завидовали?

Больше всего – «Кисс», и одним из самых потрясающих моментов моей жизни был тот, когда «Раммштайн» были их поддерживающей группой. Во времена нашей молодости они со всей этой кровищей были абсолютно запрещенной группой, а уж когда они сделали буквы «СС» в своем названии похожими на те, что носили нацисты – все, дикое табу. Люди тайно хранили их маленькие фотографии, что было чудовищным запретом (смеется).

То есть они имели большое влияние?

(внезапно говорит на беглом английском) Конечно. Поэтому их так воспринимали в Восточной Германии. (снова переходит на немецкий) В Штатах средний американец абсолютно не знает историю, так что они там не понимают, насколько провокационными могут быть буквы «СС» или нацистские каски. Они совершенно не способны интересоваться историей, понимать, что это может значить на самом деле. Для них это просто бутафория.

«Раммштайн», получается, провокаторы?

(качает головой) Это не столько провокация, а нарушение табу, чтобы нанести удар. Это – панк-рок. Бить ложкой по столу – провокация в стране, где это запрещено. Панк-рок говорит о риске, и он весь строится на том, где ты находишься.

То есть вам нужно было избегать авторитетов в молодости?

- В те дни это было очень дико. Если ты играл в группе, то должен был предстать перед комиссией и сыграть все выступление, чтобы его одобрили, после чего ты получал лицензию играть только это и ничего больше, никаких импровизаций или еще чего-нибудь, иначе ты мог вляпаться в большие неприятности. Даже то, что ты говорил между песнями, должно было получить одобрение, так что не могло быть и речи о разговорах о политике. Модно было болтать с публикой, но все остальное было неприкосновенно.

Но ты ведь играл в панк-группе, First Arsch, перед тем, как рухнула стена…

Да, и это было невероятно весело, но попахивало опасностью. Мы находили заброшенные здания за городом или пустые заводы, устанавливали там оборудование прямо на трейлере – так что если нас обнаруживали, мы могли быстро смотаться. То, что где-то пройдет живой концерт, передавалось устно и становилось новостью дня. Посылались шпионы и наблюдатели за полицией, и помните, что тогда не было мобильных телефонов, так что нам было нелегко. (ностальгически улыбается) Мы давали себе 90 минут на установку, концерт и разбег в разные стороны.

Сейчас, наверное, тебе скучно играть рок потому, что это легально.

Нет, но сегодня все очень изменилось. Куча народу строят из себя провокаторов, но по-настоящему то чувство возбуждения и напряжения в культуре уже не происходит, принимается все, что ты делаешь. Green Day действительно хорошая группа, но эта трескотня – все не то. (по-английски) Истинный дух панка исчез. Он умер вместе с Sex Pistols, и теперь у него нет души, потому что ему никто не противодействует.

Тебя когда-нибудь арестовывали?

Нет, но мы были очень хитрыми. Мы приходили в Департамент Культуры и говорили, что хотим организовать большое-пребольшое мероприятие с кино, художниками и музыкантами, чтобы замаскировать все под мультикультурное событие. Нам говорили: «О, культура, хорошо». И затем мы собирали несколько команд и давали им играть три песни. Эта подрывная деятельность оказала большой эффект на то, чем я сейчас занимаюсь.

Но твой отец был поэтом, а мать – писательницей: несомненно, и это тоже послужило фактором…

Да, но в более раннем возрасте. Мой изначальный план был стать морским рыбаком, так что отец аккуратно сказал мне: «Не хочешь подумать об этом? Может, сначала поучишься, поинтересуешься искусством…» Я его серьезно бесил. Его искусство наблюдения, тот факт, что он оставлял свои записные книжки по всему дому или исчезал в лесу для вдохновения – все это тогда мне не интересовало. Но оно осталось со мной. Я сказал ему, что всегда смогу вернуться к этому и стать автором. В каком-то смысле, я стал.

Ты был чемпионом по плаванию, но тебя исключили из команды. Некоторые говорят, что из-за порванного мускула, некоторые – что из-за чего-то более зловещего…

Мы были на юниорском европейском чемпионате во Флоренции, и ночью выбрались по пожарной лестнице в город поискать эти маленькие секс-шопы и купить порно-журналы. Для мальчика из Восточной Германии это была мечта – посмотреть порно-журналы, потому что они были запрещены (смеется). Тренеры не были в восторге от нашего поступка.

И как, ты обнаружил порно?

Нет, и это стало огромным разочарованием. В деревне, где я вырос, жил парень, у которого был один-единственный порно-журнал. Он выглядел как карта из «Острова Сокровищ» (Тиль выдирает страницу из блокнота переводчика и сминает). Кусок бумаги, который складывали пополам, трогали, чувствовали и лапали несчетное количество мальчиков. Он так выцвел, что приходилось смотреть его на свету, чтобы хоть что-то разглядеть, и хранился он в пластиковой папке. Тот парень всегда говорил: «Хочешь взглянуть? Окей, покупай мне лимонад. Уже слишком долго, верни журнал назад».

Alexander Milas
Kerrang, 25 января 2006

// Перевод Ольги Белик //